Как Дмитрий Гачев соединил русскую и болгарскую культуру и историю
Траекторию жизни и судьбы Дмитрия Гачева его сын — философ, культуролог Георгий Гачев — определил так: «София — Париж — Москва — Колыма». Напомню: Дмитрий Гачев известен, как видный деятель российской и болгарской культуры, эстетик, историк литературы, музыковед и музыкант. В эту субботу, 29 января, исполняется 120 лет со дня его рождения. Самое время — пройти по этой необыкновенной траектории. Георгий Гачев, видевший последний раз отца в страшную ночь с 23 на 24 февраля 1938 года, когда за Дмитрием Ивановичем, накануне принятым в Союз писателей, пришли сотрудники НКВД, — всю свою жизнь внутренне собеседовал с отцом и собирал его образ. Из детских воспоминаний, из рассказов матери, из свидетельств болгарских родных и московских друзей, из статей и книг отца и его писем.
Впрочем, до Софии было Брацигово. Героическое село Брацигово у отрогов Родопских гор, центр знаменитого Апрельского освободительного восстания 1876 года против турецкого владычества. Колодец, у которого руководитель восстания Васил Петлешков читал свое знаменитое "Кровавое письмо", находился напротив дома Гачевых, и образ героя, распятого между двух костров и не выдавшего своих товарищей, волновал юные, самоотверженные сердца братьев Гачевых — старшего Георгия и младшего Димитра (так по-болгарски звучит имя "Дмитрий"). Старший уйдет в революционное движение и погибнет в 1925 году, а младший после разгрома Сентябрьского антифашистского восстания 1923-го уедет в Европу: возможность учиться на родине для него была отныне закрыта.
Сестра Велика прозвала Димитра Гачева "Господин Восхищение". Еще мальчиком с флейтой он уходил в Родопские горы, и звуки музыки раздавались под синим небом. Играл он и на домашних концертах, которые часто устраивались в доме отца, народного учителя и актера Ивана Гачева. Знаменитая мелодия для флейты из оперы Глюка "Орфей и Эвридика" навсегда слилась с образом Димитра, который и в юности, и в зрелые годы будет называть себя "неисправимым романтиком". Флейта была с ним тогда, когда он учился в Музыкальной академии в Софии, работал в Свободном театре болгарской столицы, проходил армейскую службу в оркестре военного училища. На флейте играл он в Антверпене "братьям-рабочим", с которыми бок-о-бок трудился, добывая насущный хлеб и средства для продолжения образования. А потом именно флейта на несколько лет продлила ему жизнь на далекой Колыме, когда в составе лагерной культбригады он, дитя солнечного юга, исколесил суровый северный край, где морозы достигали 50-70 градусов.
В годы жизни в Льеже, Антверпене, Париже, Берлине Дмитрий Гачев с упорством и вдохновением изучал художественную культуру Европы. Молодого чужестранца, ум и сердце которого полны "тончайшими впечатлениями от искусства и природы", возмущал дух прагматизма, господствующий в технократическом, буржуазном мире, где лязг и скрежет конвейера на заводах "мистера Форда" заглушают "восхитительные звуки" флейты древнего Пана. "Умер Великий Пан и его царство идиллии. Нет больше гармонического слияния человека с природой, нет больше пасторальной музыки, нет больше любви. Человек, это утилитарное двуногое капитализма, оглушенный дымом и алкоголем, разучился чувствовать пространство, любить торжественную тишину леса, видеть солнце. Он даже не понимает, насколько он стал банальным, бездуховным", — писал Димитр "прекрасной незнакомке", которую увидел в Антверпене на представлении вагнеровского "Кольца Нибелунга".
"Неисправимый идеалист с дон-кихотскими замашками" (так в одном из писем Димитру назвал его старший брат) подал заявку на учебу в СССР, и в сентябре 1926 года уехал в Москву. "В субботу скорый поезд понесет меня к Идеалу. Я счастлив, я бесконечно счастлив", — писал родным. Молодой болгарин стремился найти в жизни советской республики то духовное обновление, которого уже не могла дать славянским народам, освободившимся от османского ига, активно выступившим на арену истории, усталая, изверившаяся Европа, отрекшаяся от идеалов великого прошлого.
"Господин Восхищение" так же вдохновился идеями коммунизма, как вдохновлялся творениями величайших писателей, художников, композиторов, и, сообщая матери и сестрам о знакомстве со студенткой Московской консерватории, минчанкой Миррой Брук — будущим музыковедом, педагогом, автором книги о Жорже Бизе, — писал восторженно и одушевленно: "Я встретил мою подругу, о которой только мог мечтать. <…> Мы прекрасно понимаем и подходим друг другу. Она точно так же страстно любит природу и искусство, как и я. <…> Нас больше всего связывают Бах, Бетховен, Вагнер, Мусоргский, Скрябин, Коммунизм, Природа". Сын, Георгий Гачев, подчеркивал, что отец ставит здесь Коммунизм на одну ступень с главными ценностями Духа, Культуры и Бытия, видит в нем не столько политический, сколько этический строй жизни, который возвышает душу и дух человека, не дает ему превратиться в жиреющий скот, "жить как живется", следовать эгоистическому принципу "моя хата с краю".
Учеба в консерватории, а затем — в Институте красной профессуры, в 1934 г. -защита кандидатской диссертации "Эстетические взгляды Дидро", заведование сектором иностранной литературы Госиздата, где под редакцией и с предисловием Дмитрия Гачева выходят избранные сочинения Д. Дидро, Г. Гейне, трактат Буало "Поэтическое искусство". Статьи о литературе и музыке: "Ромен-Роллан — художник-музыкант", "Стендаль о музыке", "Декарт и эстетика", "Пьер Корнель" и др., в которых Гачев-эстетик обращался к проблемам соотношения словесного и музыкального искусств, художественно-философского синтеза… Именно Дмитрий Гачев стал инициатором издания в СССР собрания сочинений Ромена Роллана. В письме Роллану он назвал французского писателя одним из первых своих "учителей в жизни и искусстве".
"Две страсти у меня — музыка и горы…" — часто повторял Дмитрий Гачев. Альпинист и путешественник, каждый год он отправлялся в походы, поднимался на горные вершины Кавказа, совершил поездку на Памир. Мирра Брук вспоминала, как восхищала ее мужа первозданная красота кавказской природы, напоминавшей ему "далекую Болгарию". Спустя несколько лет в письмах из лагеря он будет описывать суровую красоту Колымы: "Горы высокие, уже покрыты снегом и когда днем сверкает солнце — замечательно красиво. <…> Скоро начнутся ночи с северным сиянием".
Даже в тяжелых условиях лагеря Дмитрий Гачев сохранил силу духа, веру в людей, готовность прийти на помощь. Когда один из заключенных случайно уронил в шурф, полный воды, рабочий инструмент, из-за чего могла пострадать вся бригада, он в пятидесятиградусный мороз трижды нырял в шурф, а, достав инструмент, просто сказал:
— Знаешь, Миша, вода не такая уж холодная…
После многочасового рабочего дня, несмотря на усталость и скудный паек, он брался за книгу, учил иностранные языки, по вечерам читал лекции по литературе и искусству своим колымским собратьям. А в письмах жене делился мыслями о музыке, замыслом романа "Борис Огнев", который мечтал написать после освобождения. Издалека руководил духовным и нравственным развитием сына, прививал любовь к литературе и музыке. В одном из писем наметил будущему студенту филфака целую программу чтения и изучения всемирной литературы — от Гомера до Гамсуна. А еще отец учил Георгия не быть головастиком, сухим теоретиком, кабинетным червем, раскрывая идеал "калокагатии", завещанный миру античностью, подчеркивая, что прекрасный человек должен быть гармоничен во всем, сочетать в себе силу ума, высоту духа, отзывчивость сердца и одновременно любовь к природе, умение владеть своим телом, физическую закалку.
Когда в 1944 году советские войска освободили Софию, Дмитрий Гачев воспринял эту весть с огромным душевным подъемом. Он мечтал творчески послужить своей родине, отдать все силы "переустройству и строительству новой Болгарии". Но за три недели до освобождения произошла катастрофа. Ложное обвинение, разгром культбригады, суд, на котором Дмитрию Гачеву издевательски кричали в лицо: "В вас хотели видеть болгарского Луначарского, так этому не бывать!",. Новый приговор и лагерный пункт Адыгалах, где зимой 1945-1946 г. во время тяжелых дорожных работ на лютом морозе остановилось сердце "господина Восхищение".
"Смерть можно будет побороть / Усильем воскресенья" — писал Борис Пастернак.
Мирра Брук и Георгий Гачев неустанно стремились воскресить творческое наследие Дмитрия Гачева и восстановить память о нем. Серия мемориальных вечеров в России и Болгарии, издания статей, писем, воспоминаний, многочисленные публикации в прессе, документальный фильм известного болгарского режиссера Юлия Стоянова "Мальчик, которого звали Господин Восхищение"…
Не раз Георгий Гачев бывал в болгарском городе Пазарджик, где прошли гимназические годы отца и где ныне существует школа, носящая имя Димитра Гачева… Вот и сегодня — Дмитрий Иванович, память о нем, по-прежнему и вопреки всему своей судьбой и творчеством соединяет две культуры, две славянских страны.
