Амиран Ревишвили: Удалось создать систему, точно определяющую источник аритмии
Встречу с директором Национального медицинского исследовательского центра хирургии имени А.В. Вишневского, главным хирургом-эндоскопистом Минздрава России, проводящим уникальные операции на сердце, академиком РАН Амираном Ревишвили вынужденно откладывали: вмешивались заседания, форумы, конференции. И конечно — операции, консилиумы, консультации больных.
Амиран Шотаевич, сколько их на одной неделе? Может, пора вспомнить Владимира Маяковского и провести заседание по отмене заседаний? Во имя профессиональной работы.
Амиран Ревишвили: Прежде всего я врач-хирург и должен оперировать. Но я и руководитель крупного медицинского центра. В день проходит до 5-6 совещаний в режиме видеоконференций или очно. А еще я президент общества аритмологов России. Аритмология — можно сказать, моя первая любовь в специальности.
А сколько у вас вообще "любовей"?
Амиран Ревишвили: Одна — хирургия. Я делю так: 90 — это моя профессиональная жизнь и 10 процентов — на мою любимую семью. Это сегодня. В молодости было наоборот. Семья у меня небольшая. Жена Зейнаб Гурамовна тоже врач, терапевт. А я коренной москвич из Измайлова с 7-й Парковой улицы. Мама, Нина Ивановна Комарова, учительница, директор школы. Папа был инженером, архитектором и художником. У меня двое детей. Сын на госслужбе. Не врач. Дочь акушер-гинеколог. Внучке Асе десятый год. Надеюсь, будут еще внуки.
Почему пошел во врачи? Когда учился то ли в восьмом, то ли в девятом классе, родители собрались на семейный совет. Я был такой, как бы теперь сказали, ботаник: любил жучков, змей, скорпионов ловить, изучать их жизнь. Вот родители и решили, что я человек, который "смотрит в биологию". К тому же очень добрый мальчик, усидчивый, учил иностранные языки, а еще фортепьяно… Правда, преподаватель музыки на шестой год обучения сказал: "Уважаемый Амиран, у вас что-то со слухом, наверное, не очень в порядке. Я бы на вашем месте закончил обучение в музыкальной школе. Не мучьте себя, дорогой сынок". Я обрадовался.
Добренький был мальчик… И поэтому надо идти в медицину.
Амиран Ревишвили: Моя бабушка многие годы работала медсестрой в 57-й московской больнице. Я окончил Первый Московский мединститут. Ректором тогда был академик Михаил Ильич Кузин. Потом он стал директором Института хирургии имени Вишневского, которым теперь руковожу я. И так случилось, что Михаила Ильича я несколько раз оперировал — у него была аритмия. Мы очень тепло общались долгие годы.
Я был Ленинским стипендиатом. Причем эту стипендию получил на последнем курсе. А значит, за все шесть лет учебы у меня не было ни одной "четверки" ни по одному предмету. Потому с институтской скамьи сразу и попал в аспирантуру. Было две возможности: либо поехать в Дубну в радиологический и онкологический центр, либо пойти в Академию медицинских наук к кардиохирургу, академику Владимиру Ивановичу Бураковскому. Выбрал кардиохирургию. Но там уже были кандидаты, которые окончили ординатуру в этом центре. А я, как говорится, дополнительный товарищ, никому не известный в институте сердечно-сосудистой хирургии. Это сейчас я каждый год принимаю в аспирантуру и ординатуру около 100 человек. А тогда — в 1979 году — в аспирантуре было всего четыре места. Вступительные экзамены сдал лучше всех. И Владимир Иванович добился для меня пятого места. Я остался в Москве. И это определило мою судьбу.
Второй человек, который важен в моей жизни, — академик Лео Антонович Бокерия. Пришел к нему в кабинет, сказал: "Лео Антонович, я хотел бы у вас учиться в аспирантуре". "Это нереально: вы еще не прошли ординатуру", — ответил Лео Антонович. Но Бураковский уговорил Лео Антоновича, Бокерия меня взял в экспериментальный отдел. И мы начали заниматься аритмологией. Почему? Лео Антонович в 1979 году вернулся из Америки из Дюкского центра (я тоже потом там учился). Тогда это был лучший в мире центр в области аритмологии, в ту пору по самому сложному и высокотехнологичному направлению в кардиохирургии и кардиологии. И я решил: пойду в неизведанное, чтобы потом это реализовать.
Добренький пошел не просто в медицину, а в неизведанное. Это как-то сочетается? Или это разные вещи?
Амиран Ревишвили: Наверное, добрый тот человек, который может рискнуть сделать такое, которое другой никогда не сделает.
Вам по жизни не мешает, что вы человек добрый?
Амиран Ревишвили: Мешало, и сейчас иногда мешает. Административная работа требует жесткости и принципиальности, иногда жестокости. А доброта… Без доброты и сострадания человек — не человек. Доброта — высшая категория человеческого существа. В медицине без нее нельзя существовать. Врач должен быть добрым и принципиальным и человеком, который работает семь дней в неделю, 24 часа в сутки.
Сплю с телефоном. Он может зазвонить в любое время дня и ночи. Встаю полшестого, в пять утра. Хочется ли спать? Да нет. Это уже на уровне рефлекса, наработанные биологические часы. Вообще желательно ложиться спать и вставать в одно и то же время.
И во сколько ложитесь?
Амиран Ревишвили: После 12 часов. А нужно в 10 часов. Но не получается. В десять общаюсь с дежурной командой. Главный врач докладывает о состоянии дел в институте. Это занимает полчаса. Что-то нужно корректировать и т.д. А с пятницы на субботу или с субботы на воскресенье самые плохие ночи. Почему? Потому что обычно звонят пациенты с мерцательной аритмией, которая у них начинается после пятницы и субботы. Догадываетесь почему? И нужно найти срочно врача, который решит проблему.
К вам часто вот так просто обращаются, звонят: "Амиран, мне надо…"?
Амиран Ревишвили: Каждый день. У меня даже есть час-полтора в день приема именно пациентов. Могу принять их рано утром, могу принять поздно вечером. Но обязательно каждый день принимаю 5-10 пациентов и говорю с ними лично.
Они без каких-то специальных направлений? Просто звонят?
Амиран Ревишвили: Могут и просто позвонить, могут прийти с направлением.
Обязательно отвечать на все звонки?
Амиран Ревишвили: Обязательно, потому что, не дай бог, там какая-то просьба о помощи.
Вы и методику проведения предстоящей операции обсуждаете вместе с пациентом. Или это некая легенда?
Амиран Ревишвили: Не легенда. Обязательно собираются специалисты для обсуждения, это называется "сердечная команда", и на нее вызывается пациент.
Это закон для всех?
Амиран Ревишвили: Хочу, чтобы был для всех.
Оперируете каждый день?
Амиран Ревишвили: Стараюсь. У меня операции разные. Бывают и на открытом сердце, то, что называется кардиохирургией. Я же кардиохирург. Бывают закрытые операции с помощью видеотехники. А еще есть катетерные технологии, когда через сосуды провожу катетеры в сердце и убираю источники аритмии. Первые операции по устранению аритмий в восьмидесятых годах мы выполняли на открытом сердце. А аритмия, как правило, связана с микроскопическими структурами в сердце.
У мужчин и у женщин сердца абсолютно разные. Сердце женщины всегда нежное, трепетное. Хирург, который оперирует женщин, должен иметь нежные итонкие пальцы
Оперировали с микроскопом?
Амиран Ревишвили: Микроскопа не было. Мы просто пересекали скальпелем или с помощью холода (криодеструкция) разрушали вызывающие аритмию участки размером в сантиметр-два. С такой точностью мы тогда искали источники аритмии. Вскрытая грудная клетка — это значительная травма. Когда появилась новая технология, я сразу стал это делать катетером. Нет необходимости в операции на открытом сердце. Пациент в контакте, вы с ним разговариваете, находите точно место сердечной беды. Прижигаете его, и пациент на второй-третий день уходит домой. А после открытых операций он лежит 2-3 недели.
Ныне большинство аритмий лечится с помощью катетерных технологий. Верх, но не сразу, взяла интервенционная аритмология. На это ушло 10-15 лет работы. Стал придумывать, как искать источник аритмии без катетерных, т.е. интервенционных технологий. Пригласили команду математиков из МГУ, которые рассчитали, как найти источник аритмии сердца, сняв более 200 кардиограмм с поверхности торса человека. Не стану мучить специфическими подробностями. Но нашей команде удалось разработать систему, которая с точностью до 7-8 миллиметров определяет место источника аритмии. Не делая никаких разрезов, уколов и т.д.
Стоп! Вы за это получили Госпремию…
Амиран Ревишвили: В 2016 году. А имя системы — Амикард. Наш алгоритм был запатентован в нескольких странах мира. Хотя поначалу не все понимали, зачем кардиохирургу, интервенционному аритмологу вот это картирование с поверхности торса человека. Ну, нашел, а дальше либо скальпель, либо катетер, чтобы убрать источник беды. В отдаленной перспективе было понятно, что источник аритмии можно будет устранять методами лучевой терапии. Без разрезов, проколов (пункций). Как опухоли разрушают в головном мозге с помощью электронных или протонных пучков.
Поначалу это была теория. Но она полностью изменила мое представления о развитии хирургической аритмологии. Почему? Потому что я пришел в большую хирургию, а с появлением новой теории и концепции лечения аритмий, можно было вообще уйти из хирургии… Например, я могу на дистанции сидеть и смотреть, как больному проводят диагностику, а потом с помощью лучей устраняют аритмию. Несколько месяцев назад мы впервые в нашей стране вместе с нейрохирургами — у них эти установки есть для облучения опухолей мозга — выполнили операцию пациенту с желудочковой аритмией.
Это пока первые шаги, но, возможно, исторического значения. Есть еще группы исследователей в Европе и Америке, которые также разрабатывают вопросы лучевой терапии аритмий. И если мы решим данную проблему хотя бы для определенного вида тахиаритмий, то это будет переворот в медицине.
И для избавления от аритмии не нужен будет ни скальпель, ни катетер. Просто лучи.
Амиран Ревишвили: Это моя мечта. Лучевая терапия должна быть точна (в пределах нескольких миллиметров), чтобы устранить зону аритмии и не повредить другие органы и ткани. Это самый сложный момент. Но все просчитано. Это сверхточное оружие в лечении жизнеугрожающих заболеваний сердца.
Уходит время устранения аритмий таблетками?
Амиран Ревишвили: Когда мы начинали, а это было в восьмидесятых годах, делались десятки — не больше — операций по поводу тахиаритмий. Сегодня больше 30 тысяч.
А потребность?
Амиран Ревишвили: Не менее 120-150 тысяч. У нас больше 120 центров, которые занимаются вопросами диагностики и лечения аритмий. Мы ставим много кардиостимуляторов. Стимуляторы и дефибрилляторы — для пациентов с редким ритмом и с остановкой сердца. А катетерные технологии устранения аритмий (аблацию) мы используем для лечения тех пациентов, у которых возникает частое сердцебиение, головокружение или потеря сознания на фоне тахикардии.
Таблетки сегодня назначает врач кардиолог-аритмолог по показаниям. Должны быть показания к тому или иному методу лечения. Потому что аритмия возникает у каждого человека, кто живет на этой земле: экстрасистолы, перебои, тахикардия. Это в большинстве случаев не жизнеугрожающие состояния. Большинство аритмий, слава богу, носят относительно благоприятный характер. Иногда их вообще не нужно лечить. Только наблюдать.
Лекарства от аритмий могут помочь?
Амиран Ревишвили: Их немного. И применять их можно только по назначению специалиста именно в области аритмии. Потому что некоторые препараты могут вызывать побочные эффекты и даже внезапную смерть.
Аритмий становится больше? Пандемия сказалась на их количестве?
Амиран Ревишвили: Да. Этот вирус все-таки проникает в сердечные ткани, в сосуды, капилляры, вызывая выраженный иммунологический и воспалительный ответ и т.п. Он вызывает тромбоз мелких сосудов, питающих мышцу сердца. Поэтому аритмий больше. И крайне тяжело оперировать эти аритмии. Но кроме пандемии… Аритмия все-таки связана с возрастом пациентов, особенно мерцательная. А так как продолжительность жизни увеличивается… Пока бьется в груди сердце, аритмия не исчезнет.
Наше сердце — потрясающий компьютер, потому что в нем находится проводящая система. В сердце есть вечный двигатель — синусно-предсердный узел, который генерирует ритм. Сердце — самый сложный компьютер, это однозначно. Кто-то говорит мозг и т.д. Но без сердца мозг не работает: ему нужно кровообращение, подпитка. Компьютер в сердце крохотный: 15 мм в длину и 5-7 мм в ширину.
И от этих миллиметров зависит вся наша жизнь…
Амиран Ревишвили: Пока бьется сердце, человек жив. Бывает, умирает головной мозг, а сердце продолжает работать. Сердце — это удивительная история. У мужчин и у женщин сердца абсолютно разные. Сердце женщины нежное, трепетное. Нужно аккуратно прикасаться к нему. Сердце мужчины позволяет работать хирургу быстрее, оперативнее, чуть-чуть, может быть, не говорю грубее, но… Там разрез и наложение швов, например, может иногда отличаться. Хирург, который оперирует женщин, должен иметь нежные и тонкие пальцы.
Как у вас?
Амиран Ревишвили: Не знаю. Но хирург должен беречь свои руки. Пальцы нужно тренировать.
А крем какой-нибудь, чтобы они были мягкие?
Амиран Ревишвили: Кремами не пользуюсь. Это генетика. Да, руки надо беречь. И вообще быть в форме. Потому что операции бывают по 10-12 часов, стоя. А если вы в рентгеноперационной работаете, у вас фартук свинцовый — 10-12 кг, то спина немножко начинает горбиться. Такая поза. Ничего не сделаешь. У хорошего кардиохирурга есть свой горбик.
Аритмия все-таки связана с возрастом пациентов, особенно мерцательная. Атак как продолжительность жизни увеличивается… Пока бьется в груди сердце, аритмия не исчезнет
В моде роботические операции. В Центре Вишневского робот Да Винчи есть. При каких операциях его используете?
Амиран Ревишвили: При урологических широко. В абдоминальной хирургии не часто. В хирургии сердца я его не использую. И в мире очень мало, кто использует роботические технологии в кардиохирургии и аритмологии. Считаю, что робот для кардиохирургии не дает больших преимуществ.
Сердце должен оперировать только сам хирург?
Амиран Ревишвили: Только так!
Сколько операций в год проводится в Институте Вишневского?
Амиран Ревишвили: Более 7-8 тысяч сложных операций. Пациенты со всей страны. Москвичей — 40 процентов. Есть пациенты из СНГ, иногда из-за рубежа. Есть и те, кто оперирован был в других странах Запада. Приезжают с соответствующим результатом, который нужно, мягко говоря, привести в порядок.
Ключевой вопрос
Наша кардиохирургия, интервенционная хирургия на достойном уровне в мире?
Амиран Ревишвили: У нас есть клиники мирового уровня, есть выдающиеся хирурги. Но сказать, что во всех регионах клиники уровня Москвы и Санкт-Петербурга, Новосибирска, Красноярска, Томска, Пензы и Калининграда… Такого нет. Нужно тиражировать лучшие технологии. Мы в качестве не уступаем западным центрам. Уступаем в количестве…
Тиражировать в многопрофильных больницах или создавать специальные центры?
Амиран Ревишвили: Думаю, в многопрофильных современных больницах. Правда, для этого нужны такие бойцы, как академик Владимир Алексеевич Порханов. Именно он организовал такое в Краснодаре, собрал со всей страны кадры. У него сегодня звездный коллектив. Для этого нужен талант, нужно любить свою профессию, жить в ней. И… быть, что важно, еще суперменеджером.
Раньше как было? Выдающийся специалист, тот же хирург, и директор, можно сказать, в одном лице. Никаких менеджеров, которые руководили бы крупнейшими центрами, не было. Сегодня же, когда погоду делают технологии, чтобы эффективно работало учреждение, необходимо эту работу грамотно организовать. Директором должен быть человек, который знает проблему именно с медицинской точки зрения. А вот его зам — первый заместитель — это менеджер, который может набрать команду специалистов и создать многопрофильную систему.
Сейчас на территории Центра идет стройка. Возводится еще один корпус. Кстати, каждый год среди операций, проведенных у вас, 30 процентов составляют онкологические. Всемирно известен ваш ожоговый центр. Значит, Центр хирургии имени Вишневского — многопрофильное учреждение?
Амиран Ревишвили: Безусловно! У нас больше десяти профилей. В новом девятиэтажном корпусе на 120 человек палаты будут одноместные и двухместные. Будут новейшие технологии.
Но даже самая лучшая больница, увы, — не место притяжения. И потому вас, мастера сердечных дел, спрошу: что делать, чтобы не попасть в сердечную беду?
Амиран Ревишвили: Здоровый образ жизни. Конечно, важна генетика. Повезло тем, у кого родители, дедушки, бабушки долгожители. Важно, в каких условиях живет человек, как питается. Хотя бывает по-разному. Но тот, кто курил и выпивал безмерно, умирают раньше. Кроме Черчилля, который, говорят, и выпивал, и курил сигары, а прожил в здравом уме почти сто лет. Имеет значение качество сна: как ты ложишься, с каким настроением, как ты просыпаешься. Важна эмоциональная составляющая жизни — позитив. У позитивных эмоций — гигантская роль. Они борются с артериальной гипертензией, в частности. Безусловно, с приемом препаратов, которые уже назначены и показаны.
Как найти позитив? Вот идет операция. Ты видишь, что все хорошо получилось, сердце ритмично работает и т.д. Я всегда в конце показываю так: большой палец вверх. Ребята, сегодня вот так! Да, негатива много всякого. От этого никуда не деться. История человеческой жизни, знаете, в чем проста? В том, что ты не знаешь, когда она закончится. На какой ноте, наверное, уже не имеет значения, когда ты уходишь. Но главное все-таки в жизни делать добро.
А мечтать не возбраняется?
Амиран Ревишвили: Мы сейчас на каком-то человеческом перепутье. Не знаю, как это охарактеризовать, но время непростое. Наверное, решается судьба мира. Мы сейчас этого не понимаем, но это так. Мечтаю, чтобы был мир на этой земле. Чтобы дети были здоровы, чтобы близкие были здоровы.
Вы человек верующий?
Амиран Ревишвили: Верующий. Для меня огромная честь, радость и гордость за то, что в феврале 2021 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл вручил мне Орден Русской Православной Церкви святителя Луки, исповедника, архиепископа Крымского Первой степени под номером 1 за значительный вклад в области медицинского служения, за верность долгу.
